Кто был в суде, тот в цирке не смеётся

Если в ходе расследования по громкому уголовному делу, в котором замешаны vip-персоны, сменяются 11 следователей, то какой вывод можно делать сразу? Чем руководствовался Ессентукский суд в своих оценках по делу о стрельбе в кафе сына председателя суда Анатолия Железнякова? Чтобы всё было по справедливости, по закону? По факту - ни тем, ни другим

Преступление (стрельба Железняковым у входа в кафе «Русь») зафиксировано камерой видеонаблюдения. На видеозаписи отчетливо видно, как Железняков стрелял, кто ранен, сколько выстрелов было сделано. Те, кто посмотрел видео до конца, смогли увидеть, как стрелок в компании двух мужчин бодро покидает место кровавой бойни. А буквально через несколько минут  туда приезжает полицейская машина.

Только вот ни расследовавшие уголовное дело следователи Ставропольского следственного управления, ни прокуратура, ни суд этот расстрел преступлением не посчитали. И возбужденное было в Ессентукском следственном отделе уголовное дело в отношении Железнякова в краевом следственном управлении было закрыто, а следствие продолжилось в совершенно противоположном направлении – обвиняемыми сделали троих пострадавших от железняковских выстрелов мальчишек.

Я в который  уже раз внимательно пересматриваю видеозапись. Вот открылась входная дверь под козырьком со светящейся надписью Hotel, из нее по очереди вышли двое,  о чем-то  беседуя, один другому положил руку на плечо. Следом вышли еще двое – парень и девушка, разговаривающая по телефону. Остановились, было видно, что они прощаются. Как-то незаметно вышел и Железняков.

Спокойно дошел до машины (никто за ним не гнался, он ни от кого не убегал), и,  если бы чувствовал какую-то опасность для своей жизни, как полицейский, мог бы вызвать полицию или сесть в машину и уехать…

Когда он повернулся лицом к видеокамере, никаких следов крови на белой майке видно не было (хотя у потерпевшего, судя по приговору, только что сломали нос).

Интересующий нас объект дожидался, когда подойдет друг – в светлых брюках, коричневой куртке, со светлым капюшоном. Друг подошел к машине, открыл переднюю (водительскую) дверь, что-то достал и повернулся к Железнякову. По характерному жесту понятно - что-то передал (пистолет?).  Железняков вернулся ко входу в заведение, зацепил рукой только что вышедшего парня и открыл  по нему стрельбу.

Мы живем сегодня в таких условиях, что, если  у тебя папа судья, а мама адвокат, можно вообще ни над чем не заморачиваться. И этот человек (Анатолий Железняков), проработавший несколько лет полицейским, ни над чем и не заморачивался. Расстреляв людей, собственными глазами увидев их окровавленные лица, спокойно себе скрылся с места преступления, не дожидаясь ни вызванной сотрудниками кафе полиции, ни «скорой помощи».

Вскоре после описанных событий из очень компетентных структур   принесли мне  копию служебного рапорта, из которого были вымараны адресат и автор. Из текста следовало, что с места преступления своего отпрыска забрал председатель Предгорного районного суда Железняков-старший, прибыв  сюда на машине вместе с начальником своего сына – тогдашним начальником Предгорного РОВД Николаем Мясоедовым.

Не имея возможности проверить  текст документа на соответствие действительности, этот  рапорт  я передала правозащитнику из Предгорного района Павлу Кюльбякову, когда он отправился на встречу с Александром Бастрыкиным, председателем Следственного комитета России, чтобы  изложенные в нем сведения могли проверить независимые от местной власти следователи.

Из Следкома  документ переправили  в край, куда предусмотрительный председатель Предгорного суда принес справку из «Ростелекома», свидетельствующую, что его в тот день в крае не было. Следователи, ведущие дело по ночной стрельбе возле кафе, перепроверять эту информацию не стали.

Кстати, в приговоре, вынесенном ессентукским судьей Щегловым, ни слова о том, когда, каким образом «потерпевший» Железняков покинул место преступления.  Осталось неизвестным, и почему не сразу обратился к врачам, из какого травмпункта «пострадавший» Железняков поступил в Кисловодскую ЦГБ.

А в отношении правозащитника Павла Кюльбякова, рассказавшего об истории Железнякова и о многих других преступлениях против прав и свобод человека в родном районе, вскоре было возбуждено уголовное дело по статье «Клевета».

У этого уголовного дела  в суд долгая и удивительная история. Дело № 20628 поначалу расследовали в Ессентукском следственном отделе.  Сначала действия сотрудника полиции  расценивались как самооборона, однако, тщательно изучив материалы дела и показания свидетелей, следователи пришли к выводу, что действия Железнякова с самообороной не имели ничего общего.

Следователь Харламов, определивший Железнякова в обвиняемые, был от следствия  очень быстро отстранен, ему даже объявили выговор. Всего же за время следствия сменилось 11 следователей.

Через 24 дня после кровавой ночи в кафе стали известны результаты судебно-медицинской экспертизы здоровья Железнякова. Эксперты сделали вывод: полицейский, ранивший трех человек, сам-де пострадал в конфликте.

Уголовное дело с приобщенным к нему заявлением Железнякова о нанесении ему побоев им же ранеными мальчишками направлено для дальнейшего расследования в край. А Ессентукский следственный отдел даже провел по этому поводу пресс-конференцию.

В тот же день, после пресс-конференции, в поисках побитого «героя» я отправилась в Кисловодскую городскую больницу, где, как мне стало известно, залечивал свои раны Анатолий Железняков. После этого визита я написала статью «Загадка для прокурора» (№43 от 2 ноября 2011 года).

Получивший «тяжкие телесные повреждения» в драке в кафе Анатолий Железняков на видеозаписи возле  кафе активно бегает.

Известно также, что, находясь на больничной койке с тяжелым диагнозом, «избитый» опер самостоятельно на своей машине ездил в Ставрополь  подавать рапорт на увольнение. Об этом сразу после происшествия в телеинтервью сообщал начальник ГУ МВД по Ставропольскому краю генерал Олдак.

Спустя 10 месяцев было вынесено обвинительное заключение в отношении троих пострадавших от выстрелов ребят. И они были заключены под стражу. В обвинительном заключении  довольно смутно описаны обстоятельства и квалификация «преступных действий».

Оказывается, прийти вместе в кафе – это уже «вступить в совместный сговор на совершение хулиганства»; столкнуть лбами танцующую парочку – это «желание наступления общественно опасных последствий»; а если еще при этом сказать «Поцелуйтесь!», то это «пренебрежительное отношение к общественным нормам морали и нравственности».

А стремление Позова, лишившегося в схватке глаза, после первых выстрелов   кинувшегося к Железнякову, чтобы отобрать пистолет и оттолкнуть от пуль брата,  трактовалось следователем как  «продолжал реализовывать преступный умысел по совершению хулиганства».

Друзьями и родственниками задержанных после такого поворота дел был организован пикет «За честное следствие!». Его участники никак не могли понять, почему представляют опасность для общества вчерашние школьники, а не пьяный мент со стреляющим пистолетом?  

Родители подростков были ошеломлены выводами ставропольской судмедэкспертизы. Вот, например, как, по мнению экспертов, лишился своего глаза Павел Позов. Читаем выводы заключения №281 комиссии экспертов Ставропольского краевого БСМЭ под руководством Анатолия Копылова: «Вышеуказанное повреждение могло быть причинено как в результате прямого удара твердым тупым предметом с ограниченной травмирующей поверхностью, каким мог быть ствол пистолета, так и в результате соударения с ускорением правой глазничной областью о дульный срез, при фиксации пистолета в руке…»

Именно Ставропольское БСМЭ получило скандальную известность своими фальшивыми экспертизами, развенчанными на страницах как нашей газеты, так и федеральными изданиями. Более того, подтвержденными судами.

И я убедила родителей показать  это странное заключение  независимому специалисту.  Евгений Николаев – руководитель обособленного подразделения ООО «124-я лаборатория медико-криминалистической идентификации»  (филиал независимой судебно-медицинской экспертизы на КМВ), ознакомившись с медицинскими  документами и заключением судмедэкспертов, сделал вывод: перед комиссией экспертов явно ставилась цель превратить Железнякова из подозреваемого в потерпевшего.

И в подтверждение привел очень убедительные аргументы, которые мы изложили в статье «Памперсы для мента» (№36 от 12 сентября 2012 г.).

По мнению Николаева,  если глаз выбит дулом пистолета (как написано в заключении судмедэкспертов), то для подтверждения этого вывода необходима еще одна биологическая экспертиза - дульного среза: на нем должны были остаться следы крови и другие биологические элементы.  А экспертизы этой в деле как раз и не было, и понятно, что не случайно.

Евгений Николаев считал, что при реальном расследовании дела   главное внимание необходимо было  обратить на первичные медицинские документы. При поступлении пострадавших парней в Ессентукскую ЦГБ в медкартах был выставлен однотипный диагноз – «огнестрельные ранения».

Лишившемуся глаза Позову при поступлении в больницу сделали компьютерную томографию, потом это исследование проводили в том же медучреждении еще два раза.  И на всех снимках «определяется инородное тело металлической плотности». Расшифровка последней компьютерной томографии свидетельствует о том, что положение последнего стабильное. Никаких медицинских данных об оперативном удалении «инородного тела» нет. А может, оно до сих пор находится в голове Позова?

Однако в заключении комиссии экспертов ставропольский  врач-рентгенолог Самохина  о наличии «инородного тела» не упоминает. Позже Самохина  заявила, что ее подпись под этим заключением подделана. Следователи и судья  этот факт странно и упорно проигнорировали.  И  комиссионное заключение Ставропольского БСМЭ еще на уровне следствия было отметено, а в судебных документах фигурировала полностью переписанная со ставропольской экспертиза Краснодарского БСМЭ.

Вранье «официальных экспертов» Николаев выделил и в заключении о состоянии здоровья Железнякова. При обследовании Железнякова в Ставрополе сразу  два консультанта – рентгенолог и нейрохирург – не обнаружили у «жертвы» (Железнякова)  ни перелома костей носа на первичном рентгеновском снимке, ни признаков перенесенной черепно-мозговой травмы на МРТ. При тяжелой черепно-мозговой травме потеря сознания возникает сразу же, а на видеозаписи он активно бегает.

Выводы независимого эксперта Николаева о фальсификации заключения экспертной комиссии Ставропольского БСМЭ подтвердили и в  медико-криминалистической лаборатории  в Ростове. А  ее представителя, участвовавшего в экспертизе документов,  даже опросили в суде в качестве специалиста.  Однако судья Щеглов в  своем приговоре об опросе специалиста-судмедэксперта из Ростова даже не упомянул, как будто его и не было вовсе.

В процессе подготовки этой статьи я еще раз просматриваю запись телепередачи «Момент истины», вышедшей в октябре 2012 года. Вот сцена: Андрей Караулов звонит Железнякову-отцу и удивляется: судья ему говорит, что его сын стрелял в людей, а следователь из краевого следственного управления уверяет, что стрельбы не было.

Вспоминаю, что из-за «несклеек» в материалах уголовного дела заместитель краевого прокурора, изучавший дело перед его направлением в суд,  вынес постановление о возврате уголовного дела на доследование. Однако назад к следователям дело так и не попало.

Неизвестно, какие высшие силы вмешались в процесс, но на следующий день прокурор края Юрий Турыгин, без какого-то предварительного изучения многотомного дела, постановление о возврате дела на доследование отменил и вынес новое заключение, обвиняющее молодых людей, передав дело в суд.

Судья Щеглов, который рассматривал дело, с первого же судебного заседания по ходатайству адвокатов Железнякова объявил судебный процесс закрытым. Видимо, для того, чтобы оградить от излишней публичности в связи с делом недостойного отпрыска Железнякова-старшего, которому предстояло в тот период пройти процедуру переназначения на должность председателя Предгорного районного суда.

Насколько справедливым сможет оставаться закрытый суд, журналисты и широкая общественность узнали только после приговора.

Меня в судебное заседание в качестве свидетеля пригласили адвокаты пострадавших. Я собиралась поделиться с судом результатами своего журналистского расследования. Войдя в зал и увидев Железнякова-младшего, я остолбенела: это был другой человек - ничуть не похожий на того, кто прятал от меня лицо в больничной палате.

Я собиралась немедленно заявить о преступной подмене, которая все расставляла по своим местам. Но меня из зала выпроводили - судья слушать меня не стал, поскольку-де непосредственным свидетелем преступления в кафе я не являюсь. А мои свидетельства о подмене в больничной палате, где роль пострадавшего Железнякова играло подставное лицо? Ведь у меня и еще доказательства есть!

«Отмазанный» со всех сторон, Железняков с того самого судебного заседания в суд больше не ходил, даже на вынесение приговора не явился. Участники процесса задать «пострадавшему» конкретные вопросы так и не смогли.

Настоящих причин, чтобы в закрытом режиме рассматривать это громкое дело, не было. Чтобы широкая общественность считала судебное рассмотрение этого резонансного дела справедливым, процесс должен был быть открытым и проходить вне пределов нашего региона. И то, что его провели по-тихому, думаю, не случайно.

Вынесение приговора было назначено на 9 часов утра. Однако пришедшим пришлось дожидаться еще два часа. В коридоре к ожидавшим подбежала впопыхах молоденькая девушка из краевой прокуратуры: «Не началось еще? А то меня попросили на приговоре постоять» (выделено мною - именно так и выразилась! - Авт.). На заседание она все-таки опоздала. Вошла тихонечко и так и простояла до конца оглашения приговора у двери, как провинившаяся школьница.

Мой критически настроенный ум уловил явное несоответствие оглашенного документа объективности и  всесторонности, даже по конституционным нормам, запрещающим идентификацию человека по его национальности. Например, судья, называя стороны по делу, к фамилии каждого обвиняемого добавлял слово «грек», а к  фамилиям потерпевшего и свидетелей национальности не добавлял. Так уж и назвал бы Железнякова сыном председателя суда, чтобы всем сразу все стало ясно, чем «греки» отличаются от сына vip-персоны. (По аналогии с известной фразой Владимира Жириновского, который однажды на вопрос о национальности ответил: «У меня мама русская, а папа – юрист...»)

Судья зачитал показания свидетелей, и все те, которые не устраивали сторону обвинения, «отмел». Официально - по той лишь причине, что свидетели были друзьями и знакомыми обвиняемых.

При этом судья о выступавших в судебном заседании специалистах- судмедэкспертах даже не упомянул. Проведенный специалистом анализ судебно-медицинских экспертиз какой-либо оценки судьи не получил.

Нет описания  и оценки в судебном приговоре и видеозаписи с камер наблюдения, установленных в зале и у входа в кафе и зафиксировавших момент преступления. Думаю, что это не сделано исключительно из-за того, что содержание видеороликов противоречит вынесенному приговору.

Не нашла я ответ из приговора суда на вопрос, которым уже давно задавалась в своих публикациях: почему в машине жителя Кисловодска Видена Бабаяна, на которой Железняков вместе с двумя друзьями приехал в ессентукское кафе, оказалось три(!) травматических пистолета? Что это были за пистолеты, какой марки, кому принадлежали? Какой из них был с Железняковым в кафе, а из какого он стрелял у входа?

В приговоре кроме пистолета стреляет еще и ружье. Но почему-то судья не установил, кому оно принадлежало, кто из него стрелял, с какой целью, было ли у стрелявшего разрешение на это оружие? И главное - почему Железняков с компанией приехал в кафе, имея при себе столько огнестрельного оружия?

Почему судья посчитал «зачетными» показания друзей Железнякова, хотя полученные от них сведения  о наличии у обвиняемых ножа объективных доказательств не получили? Ну и, наконец, если  объективной опасности в виде ножа у Железнякова не было, что  и подтвердил суд,  с какого перепугу он вообще стрельбу начал?

Чем руководствовался суд в своих  оценках, так и не прозвучавших в приговоре? Чтобы все было по справедливости? Или чтобы по закону? По факту - ни тем, ни другим.

После оглашения приговора я подошла к адвокату Павла Позова Анатолию Макаревичу и поинтересовалась его оценкой прозвучавшего приговора. «Кто был в суде, тот в цирке не смеется», - мрачно констатировал опытный адвокат.