Слышать дыхание кувшинок

К любви и человечности взывают изумительные картины 77-летней вышивальщицы

 

 

Пронять нынешнюю молодежь перипетиями судеб наших стариков дело хлопотное, у нее другие кумиры, идеалы, заботы. А старшее поколение о своем детстве вспоминает не то чтобы нехотя, но как-то опасаясь показаться в глазах внуков жалобщиками. Голодали, работали, пережили страшную войну - да что там живописать, время было суровое.

Одинокая пенсионерка, 77-летняя жительница Нефтекумска Евдокия Илларионовна Коноплева не исключение. Скупо рассказывает о трудностях своего поколения детей войны. Пока отцы и деды защищали от врага родную землю, дома молились за их жизни, плакали, ждали возвращения и верили в чудо.

В семье Коноплевых, потомственных рыбаков, росло трое детей, Дуня была старшей. Жили в крохотном дагестанском селе Крайновка, на берегу Каспия. До ближайшего населенного пункта – Кизляра - на быках и за неделю не доберешься при хорошей погоде; не знали ни радио, ни телефона. Папа умер рано, мама часто болела.

Едва окончив три класса, в 1941 году Дуня пошла работать. Собирала в колхозном поле ржаные зернышки, таскала тяжеленные пропитанные морской солью рыболовные сети, разгружала баржи, зимой рыла ямы для хранения рыбы, куда затем на санях свозили лед, работала матросом на плавбазе.

Однажды чуть не погибла – в жернова молотилки угодил рукав шинели, единственной теплой одежки. Спасибо, сторож , дед Цыбулек, случайно очутившийся рядом, ухватив за шинель, не позволил машине проглотить детскую душу.

 

И в свои года – хоть куда!

В свои 77 лет Евдокия Илларионовна – хоть куда. Назвать ее старушкой, право, даже язык не повернется. И действительно, с такой-то энергией какая же она бабушка? Каждое утро начинает с гимнастики, запросто дотягиваясь локтями до пола, болезней не знает, весь день в заботах. «Давнишняя я!» - смеется морячка. Эх, Дуня, Дуня-я, комсомолочка моя!

Много лет уже поет в городском хоре, сочиняет стихи, на все лады и любой возраст частушки, которых хватит на приличное, увесистое издание. Никому и ни в чем не завидует, живет на пенсию в 2600 рубликов, не жалуется и считает себя самой богатой - Бог дал талант рукодельничать.

Как там у Арсения Тарковского?

И моя отрада

В том, что от людей

Ничего не надо

Нищете моей.

Скромную, по нынешним меркам даже убогую квартирку своими руками Евдокия Илларионовна превратила в сказку. Стол покрывает белоснежная кружевная скатерть; на полу, тумбочках и старомодном, с тонкими изогнутыми ножками трюмо пестрые лоскутные коврики; подушки убраны накидками с неповторимыми орнаментами. Стены, будто в музее фольклорного искусства, украшают панно, картины, инсталляции, сочетающие разную технику исполнения: насыпь уступает теневой глади, сменяясь вилюшкой и аппликацией, а следом - чешуйки, восьмерочки... А платков, платочков, кофточек, салфеток даже не счесть. И никаких журналов по вязанию с подсказками. По лекалу работают только на фабриках, здесь иное.

Каждая работа – это попытка раскрыть вечную тему равновесия в природе, бесконечного круга жизни, неразрывной связи между всеми живыми существами. Так, будто с картин звучит призыв: «Люди, берегите Землю! Она живая!».

Вот уже лет двадцать подряд на балкон Евдокии Илларионовны прилетают скворцы. Как весна, соседки интересуются: «Ну что, Дуня, прилетели твои скворушки, не пора ли картошку сажать?» Тут же на балконе обосновались синички, живут круглый год. Их хозяйке уже и семечки дешевле на базаре продают, знают, что для птичек берет. Всюду на окошках и на полу горшочки с фиалками, геранью, цикламенами, бегонией. Не на продажу. Весной художница раздает их по знакомым, друзьям, видит, как люди радуются, и на душе становится уютнее и теплее.

Благодаря передвижным выставкам, так популярным в советское время, картины Евдокии Илларионовны объехали сотни городов; отдельные работы хранятся в Музее изобразительных искусств Ставрополя и краеведческом музее Нефтекумска. А фестивалям самодеятельного творчества со своим участием художница давно потеряла счет, выложив лишь на стол толстенькую стопку грамот, писем, отзывов.

 

Откуда страсть и талант?

В 1989 году ставропольская поэтесса Валентина Быченко-Кошеватова посвятила Евдокии Коноплевой такие строки:

… За труд целую ваши руки,

Те, что сказку смогли подарить,

Соловьиных трелей звуки

В человеческом сердце открыть.

Откуда же такая страсть и талант? Евдокия Илларионовна только разводит руками. Достались ли от прадеда, который расписывал храмы по всей России, от бабушки ли, умницы, женщины грамотной, мастерицы на все руки, или двоюродного деда, владельца Астраханской гармонной фабрики? А может, истоки этой любви творить, редкого дара созидать надо искать в бесконечных вечерах до глубокой ночи, под дрожащее пламя керосиновой лампы, когда во время войны Дуняша наравне с взрослыми вязала для бойцов трехпалые перчатки, чтоб удобнее было нажимать курок, вышивала для них первые в своей жизни платочки, тихонько нашептывая: «Храни вас Господь!» Детскими, тонкими пальчиками затягивала крепкие, словно на память, узелки маскировочных сетей для военной техники, мечтая лишь о скорой Победе, мирной и счастливой жизни.     

Неужто о той жизни, что вышивальщица запечатлела на панно «Весна»? Лохматая, растрепанная ветрами скирда сена, за которой прячется волк – вытянутая, оскаленная пасть, голодные глаза хищника. А поблизости, совсем рядышком, лошадка с жеребенком увлеченно щиплют первую травку, пробившуюся сквозь почерневшую от талого снега землю. И только дикий гусь сквозь камыши небольшого зеленого озерца заметил волка, вытянул шею, повел крыльями – одно движение и он уже в небе, полном до краев свободы и тишины. А что станет с теми, кто на земле? Смотришь на картину - и дрожь пробирает.

- Вам тревожно?! – спрашивает наблюдательная художница. - Всмотритесь, ведь в этом вся наша бедная, многоликая, многострадальная и великая Россия, неохватная громада ее просторов, пороки и достоинства, лень и каторжный, до кровавых мозолей труд, материнская любовь и жажда крови, необъяснимая щедрость и скупость!.. Жаль, что учиться мне в университетах не довелось, сколько бы я смогла сделать для России!

Разгадывая и храня в памяти движения, мимику, горечь, страсть и радость своих персонажей, автор месяцами, миллиметр за миллиметром раскрывает сюжет. И во всем ощущается беспокойный ритм, какой-то особый экспрессивный накал, неимоверная напряженность линий и в то же время гармония, согласованность движений, жестов и музыкальность, наделяющая работы мощнейшим патетическим зарядом.

 

Черствость - жуткий грех

Одна из больших работ - картина «Красавица березонька», отмеченная на выставках в Ставрополе, Твери и Москве. Как-то, отправившись к брату в село неподалеку от Нефтекумска, Евдокия Илларионовна стала свидетелем одной драмы: дурная женщина расправлялась с березкой. Обвинив деревце в том, что оно затеняет ей грядку, решила его сжечь. А на дворе весна: просыпается и распускается все живое, мечутся неугомонные грачи, белыми медвежатами кувыркаются лохматые облака.

А женщина, не женщина, а дьявол,

Вилами корни ей ломала,

Огню соломы подавала…

И не ждала березонька беды,

Ждала любви, весны, воды, - декламирует моя «давнишняя» знакомая свои стихи о жажде жизни, невинности, красоте, жестокости и смерти.

- Вышиваю, а по щекам слезы катятся градом. Я и сейчас не могу спокойно вспоминать о том. Ну, кто позволил нам устраивать публичную казнь над природой? Не деревья ведь губим, реки, горы – души свои! Черствость наша такой же жуткий грех, как и обман или воровство.

Кто-то считает Евдокию Илларионовну наивной. Но вот ведь какое дело: надеяться выжить в нынешнем обезумевшем мире, не полюбив природу, имея о ней превратное представление, еще наивней. И в своих работах художница ничего ведь иного не предлагает, кроме как слышать дыхание кувшинок, шум прибоя, ветра, голоса птиц.

Провинциальность? Нисколько. Разве что простенький набор инструментов да материалов. А в остальном - мучительный, изнуряющий труд, желание и призыв понять круговерть бесконечных тайн природы, нам - рядовым пастухам бытия, а вовсе не господам сущего, как привыкли считать многие.

Через всю жизнь Евдокия Илларионовна пронесла воспоминание, как в годы коллективизации у них забрали верблюда. Трижды убегал он к своим хозяевам. Подойдет к дому, морду на забор положит и стонет, словно больной ребенок, а по мохнатым щекам бегут слезы величиной с орех. И впустить нельзя. Так, словно самые родные на свете существа, и простаивали часами Дуня и «Рыжий», пока не являлся колхозный пастух. И каждый плакал об одном и том же. А вскоре верблюд затосковал и помер.

Художница знает, что настанет день, когда она обязательно изобразит трогательные свидания с «Рыжим». А еще верит - раз в ней живы детские воспоминания, светлые и горестные, она будет творить. Творить в поисках Бога в себе и окружающей жизни, пытаясь заглянуть в зеркало природы, в ее лице свое узнав. Ведь если художник не ищет Бога или, найдя его, не старается поделиться с другими божественным открытием, значит, он вовсе и не творец.

- Вот как вы думаете, что нам завещал Господь? – художница переводит взгляд на небольшую иконку среди картин и панно.

- Верить, наверное.

- Верить. Почему нами движет легковерие, а порой алчность, жестокость, корысть? Да потому, что мы разучились любить – себя, людей, Родину, красоту нашей природы. Любовь – вот великое счастье, суть и смысл всего. Только ей одной под силу осветить самые дальние и потаенные уголки людских душ.

 

 

Олег ПАРФЕНОВ