В учителях мы ценили чувство юмора и непоказное бескорыстие

 
 
Говорят, средневековые ученики, выбрав себе учителя, могли идти к нему через всю страну. Именно к этому, а не к кому иному. 
Мы были не столь привередливы, довольствовались тем, кто оказывался рядом с нами по воле случая. Больше всего мы ценили в учителях чувство юмора. Иногда нам везло.
Вот, например, наш незабываемый Петр Григорьевич. Мы его любили и называли любовно Петя Лысый. Когда он после выходных, уронив лысую голову на скрещенные руки, спал за столом с сильнейшего бодуна, класс весь урок вел себя тихо, с одной стороны, давая Пете поспать, а с другой – чтоб начальство ненароком не заглянуло.
Петя Лысый отлично знал свой предмет, географию, и к нам хорошо относился. Хотя это не отменяло наших шуточек над ним, иногда довольно жестоких.
Однажды Славик на новой карте обвел наш город жирным кружком и крупными буквами написал рядом: «Петелысовск». Петр Григорьевич зашел в класс, окинул взглядом карту и сказал: «Я, конечно, лысый, это правда. Но я вам не Петя!»
Другое дело – пришедшая после него Тамара Христофоровна. Чувства юмора в ней не наблюдалось вообще. Ее любимым выражением, обращенным к нерадивому ученику, было: «Так что вот так, «двоечку» будешь иметь!» Произносилось это таким неприятным скрипучим голосом, что ученик сразу же верил: действительно, будет иметь.
К тому же Христофоровна обозвала меня и мою подругу Таню «мокрыми курицами», что было, возможно, и справедливо (особым темпераментом мы не отличались), но довольно неприятно.
Биолог Дорожкин прославился среди нас тем, что на завывания ученика о потере учебника как причине невыученного урока каждый раз повторял одно и то же: «Давай так: ты мне – банку растворимого кофе, а я тебе – учебник по биологии!» Безусловно, ему казалось, что это очень остроумно, но мы никогда не смеялись.
В учителях нас восхищало непоказное бескорыстие и категорическое неумение унижать ученика. Ведь учили же нас и такие люди, на урок к которым было стыдно прийти неподготовленным.
Они так искренне изумлялись и расстраивались, если кто-то не мог ответить, например, что такое «аркебуза». «Ну как же так? – говорил наш историк Глеб Николаевич. – Как же можно этого не знать?» Наша совесть извивалась, как ужака под вилами. 
Гулливером среди лилипутов возвышался над нами «англичанин» по прозвищу Циклоп. Он был одноглаз, холоден и отстранен, однако выбрал своей любимицей мою подругу Таню, из-за чего однажды на уроке прозвучала очень обидная для меня фраза о том, что, безусловно, Таня лучшая в группе, а вот тетрадка, к сожалению, пока лучшая вот у этой ученицы (то есть у меня).
Ну, я обиду быстро скушала, потому что отвлеклась тогда на репетиции спектакля «Золушка» – меня назначили принцем, потому что никто из мальчишек не только не выказывал артистических талантов, но и категорически не желал пробоваться на роль. 
Играла я из рук вон плохо, чуть не полетела вверх тормашками, когда должна была в ужасе пятиться от назойливых золушкиных сестер Жавотты и Гортензии, но собой я была чрезвычайно довольна: мне казалось, принц из меня получился отменный. Славы я, правда, себе не снискала, зато уверенность приобрела. И заслуженное звание «мокрой курицы» мысленно сама с себя сняла. 
Тем временем все шло своим чередом, и судьба уже караулила нас у школьных ворот. Очень скоро она принялась долбать меня и моих одноклассников по полной программе, став лучшим из всех учителей. И идти через всю страну за ней не потребовалось – судьба сама нас нашла. 
 

Галина ТУЗ, литератор